В КАЧЕСТВЕ ПРИМЕРА.

Древнегреческие полисы-государства (города-государства) напоминали мир кочевников простотой экономической и социальной структуры. Можно сравнить объединение отдельных домов-семейств в городские полисы-государства с объединением родов и племен в родоплеменные союзы. Удивительное искусство, возникшее в полисах-государствах, до сего дня покоряет нас своей божественной красотой. С точки зрения науки причина появления таких шедевров объясняется тем, что люди античного мира благодаря ясности и незатейливости постулатов религии, политики, экономики, рассматривали, прежде всего, самих себя и свои способности в качестве объектов для совершенствования. Секрет заключается также в единстве и неразрывности частных и общих целей, целей отдельного гражданина и целей всего государства, индивидуального и коллективного, в гармонической связи интересов личности и общества в целом (К. Маркс, Ф. Энгельс. Из ранних произведений. — М., 1956. — С. 468). Такое совпадение интересов гражданина и общества сохранялось у древних греков до утраты демократических начал государственности (V век до н.э.), что в свою очередь привело к упадку классического античного искусства. К слову сказать, каким бы простым и примитивным не представлялся общественный строй древнегреческого государства- полиса, несомненно одно — духовный уровень человека-личности в этом полисе был и остается неизмеримо выше всех последующих социально- экономических формаций, которые существовали и существуют ныне, но интересы личности и интересы государства уже никогда не были такими гармоническими. Вспоминаются слова великого мыслителя о том, что «наслаждение отделилось от работы, средство — от цели, усилие — от награды» (Ф. Шиллер. Собрание сочинений в семи томах. Т. 6. — М., 1955. — С. 265).

Идеалы древних о красоте и гармонии, их эстетические представления на протяжении определенного исторического промежутка времени были неразрывно связаны с идеями о всестороннем развитии конкретного человека, о формировании его как совершенной личности. Вот почему искусство древних до сих пор волнует нас своим величием, подлинной высотой и является немеркнущим и труднодостижимым образцом. Именно в этом заключается то общее, что можно найти, сопоставляя полис- государство и древний мир кочевников. Хотя в прямом смысле кочевники не дали миру таких шедевров, как величественные дворцы из белоснежного мрамора в Пелле, сооружения для жертвоприношений Зевсу в Пергаме, грандиозные Афинские архитектурные комплексы, многолюдные амфитеатры в Риме, где устраивались еженедельные захватывающие зрелища, но ставить вопрос об отсутствии всего этого у кочевников некорректно прежде всего с методологической точки зрения. Не следует стремиться к чисто внешним, поверхностным соответствиям, показной аналогии, не нужно концентрировать внимание на очевидных вещах, бросающихся в глаза и создающих обманчивое представление о сходстве или несходстве происходящих или происшедших событий, о подобии или различии самостоятельных систем. Близость кочевого мира и полисов-государств состоит не в материальных памятниках, а в общности историко-социальной организации; не в производстве материальной продукции, а в тождественности принципов их распределения, в общности структурно- социальных компонентов. Природный и общественный климат вызвали к жизни появление таких материальных ценностей, которые определили характер культурного самовыражения древних греков и самобытную культуру кочевников. Здесь же кроется и причина несходства внешних материальных признаков наследия греков и кочевников  здесь же — причина их тождества, внутреннего соответствия. Поиск только внешних параллелей равносилен попытке найти войлочную юрту или «Золотого человека» где-то в Афинах или Коринфе, в классическом искусстве Древней Греции.

Духовный мир кочевников сформировался эволюционным путем в неизменных стабильных социально-экономических условиях, он имеет глубокие корни и традиции. Но существует превратное суждение, которое, как репей, цепляется за подол научного понимания исторических процессов. Согласно ему, культура есть достояние и достижение исключительно оседлых цивилизаций (К.В. Базилевич. Дофеодальные державы и развитие феодальных отношений в Сибири, Средней Азии и Закавказье в I-VI вв. // В кн.: История СССР / Под редакцией Б.Д. Грекова. Т. І. — М., 1947. — С. 36; С.А. Плетнева. От кочевий к городам. — М., 1967. — С. 190). Этот, с позволения сказать «тезис», конечно, не выдерживает никакой серьезной критики, однако наносит огромный вред исторической науке, поскольку препятствует изучению истории народного искусства в его самых разнообразных проявлениях. Науке известно немало подобных «открытий» по истории и культуре кочевников, основывающихся на евроцентризме фундаменталистского толка. Об этом писал известный ученый Л.Н. Гумилев: «Девятнадцатый век оставил нам в наследство концепцию, согласно которой только оседлые народы создали прогрессивную цивилизацию, а в Центральной Азии будто бы царили либо застой, либо варварство и дикость. Самое плохое в этой концепции было не то, что она неправильна, а то, что она предлагалась как достижение науки, не подлежащее критике. В этом опасность любого предвзятого мнения» (Л.Н. Гумилев. Хунны в Китае. — М., 1947. — С. 8).

Сегодня у нас есть возможность без идеологических пристрастий рассматривать факты, относящиеся к истории и культуре казахского народа, как доказательные свидетельства подлинного смысла народных традиций, искусства, позволяющих судить о далеком прошлом, о преемственности поколений, об истоках происхождения казахского народа. Многие археологические и этнографические реалии кочевого быта, культурные ценности кочевников-степняков чем древнее, тем более ярко проявляют общетюркский характер. Они являются общим достоянием истории тюркских народов. История культуры казахского народа берет свое начало в глубокой древности. И если мы говорим сегодня о сохранении собственно казахских национальных фольклорных форм, то это вовсе не означает какой-либо исключительности. Дело в том, что казахское культурное наследие благодаря устойчивому сохранению традиционного образа жизни наиболее емко и адекватно отражает смысл и содержание тюркской культуры в целом. Оно является полноценно функционирующей эмпирической базой для современных полевых и теоретических исследований.

Қысқа да нұсқа. Жазылыңыз telegram - ға