Юрта — его жилье
Постепенно наш соотечественник проникся уважением и симпатией к казахам. Он решительно выступал против расовых и национальных суеверий, против тех, кто считал жителей Средней Азии дикарями. Самое длительное путешествие по «киргизским степям», где встречались кочевья из «тысячи и более юрт», караваны купцов, направлявшиеся из Ташкента в Коканд, табуны сайгаков и диких лошадей (куланов), где «дышалось свободно, как арабу среди пустыни», Адольф Янушкевич совершил в 1846 году. Свои впечатления на этот раз он доверял уже не письмам к родственникам, а «Дорожному дневнику», который следовало бы какому–нибудь сведущему этнографу вслед за «Жизнеописанием» перевести на белорусский язык. Автор «Дорожного дневника» ставил казахов на один уровень с европейскими народами. В письмах к поэту Зелиньскому Янушкевич рассказывал о казахском быте, выступлениях народных акынов Аринбая и Тюбека, песни которых растрогали путешественника, вызвали у него размышления о будущем местных кочевых племен. Весьма интересно, что Янушкевич был дружен с отцом известного казахского акына Абая — Абаем Кунанбаевым. В письме к тому же Зелиньскому сообщалось: «Немного старше султана Барака бий Кунанбай; это тоже великая знаменитость в степи. Сын простого киргиза, наделенный от природы здравым разумом, удивительной памятью и даром выступать, деловит, он заботится о добре своих соплеменников: великий знаток степного права и предписаний алкорана, он хорошо знает русские уставы, касающиеся киргизов; судья с неподкупной совестливостью и примерный мусульманин, плебей Кунанбай завоевал себе славу пророка, к которому из самых отдаленных аулов спешат за бескорыстным советом и млад, и стар, бедные и богатые». Слова ссыльного революционера не расходились с делами: он лечил больных лихорадкой, мирил и объединял вражеские племена, добросовестно переписывал местное население. Надев казахский халат, неутомимый путешественник добрался до хребтов Алатау, с восхищением описал их красоту, рассказал об историческом торжестве (байгу), организованном в честь присоединения к России пяти племен Большой орды, сохранил для потомков многие легенды, рассказанные ему у подножия гор слепой девушкой Джазык. Казахи полюбили Янушкевича, считали его своим. «Очевидно, — записал наш соотечественник, — я постепенно преобразуюсь в киргиза, и юрта становится для меня обычным жильем». Адольф Янушкевич смог, как и многие другие выходцы из белорусских земель, преобразовать время ссылки, пусть только под ее конец, в годы интенсивного труда на пользу не своему, а другим народам. Этот труд продолжался и в Нижне–Тагильске, где он, оказавшись под опекой промышленников Демидовых, наладил работу городской библиотеки (подумать только, радовался он совсем по–нашему, только за один месяц у него прочитано 1.107 книг!), организовал сбор экспонатов для краеведческо–минералогического музея. Но «берега родимого Немана» по–прежнему магически привлекали ссыльного, являлись в снах. Со вступлением на престол Александра II загорелась надежда на помилование. Летом 1856 года она стала явью. В Дягильно он попал в объятия матери, племянниц, которых до того даже не видел. Но было поздно. 18 июня 1857 года галопирующая болезнь легких сделала свое черное дело. Опечаленные не меньше родни крестьяне молчаливо отнесли тело вернувшегося издалека странника на местные «клады». А спустя 150 лет Ганна Судник–Матусэвич нашла надгробие Тэкли Янушкевич, матери Адольфа, похороненного рядом с ней, и начала приводить в порядок все деревенское кладбище. Она мечтает провести в Дзержинске вечер белорусско–казахской дружбы, а невдалеке, в Дягильно, поставить памятник сыну наднеманской земли, принадлежащему нескольким культурам, служившему их взаимопониманию. Источник :biografia.kzПостепенно наш соотечественник проникся уважением и симпатией к казахам. Он решительно выступал против расовых и национальных суеверий, против тех, кто считал жителей Средней Азии дикарями.
Самое длительное путешествие по «киргизским степям», где встречались кочевья из «тысячи и более юрт», караваны купцов, направлявшиеся из Ташкента в Коканд, табуны сайгаков и диких лошадей (куланов), где «дышалось свободно, как арабу среди пустыни», Адольф Янушкевич совершил в 1846 году. Свои впечатления на этот раз он доверял уже не письмам к родственникам, а «Дорожному дневнику», который следовало бы какому–нибудь сведущему этнографу вслед за «Жизнеописанием» перевести на белорусский язык.
Автор «Дорожного дневника» ставил казахов на один уровень с европейскими народами. В письмах к поэту Зелиньскому Янушкевич рассказывал о казахском быте, выступлениях народных акынов Аринбая и Тюбека, песни которых растрогали путешественника, вызвали у него размышления о будущем местных кочевых племен.
Весьма интересно, что Янушкевич был дружен с отцом известного казахского акына Абая — Абаем Кунанбаевым. В письме к тому же Зелиньскому сообщалось: «Немного старше султана Барака бий Кунанбай; это тоже великая знаменитость в степи. Сын простого киргиза, наделенный от природы здравым разумом, удивительной памятью и даром выступать, деловит, он заботится о добре своих соплеменников: великий знаток степного права и предписаний алкорана, он хорошо знает русские уставы, касающиеся киргизов; судья с неподкупной совестливостью и примерный мусульманин, плебей Кунанбай завоевал себе славу пророка, к которому из самых отдаленных аулов спешат за бескорыстным советом и млад, и стар, бедные и богатые».
Слова ссыльного революционера не расходились с делами: он лечил больных лихорадкой, мирил и объединял вражеские племена, добросовестно переписывал местное население. Надев казахский халат, неутомимый путешественник добрался до хребтов Алатау, с восхищением описал их красоту, рассказал об историческом торжестве (байгу), организованном в честь присоединения к России пяти племен Большой орды, сохранил для потомков многие легенды, рассказанные ему у подножия гор слепой девушкой Джазык. Казахи полюбили Янушкевича, считали его своим. «Очевидно, — записал наш соотечественник, — я постепенно преобразуюсь в киргиза, и юрта становится для меня обычным жильем».
Адольф Янушкевич смог, как и многие другие выходцы из белорусских земель, преобразовать время ссылки, пусть только под ее конец, в годы интенсивного труда на пользу не своему, а другим народам. Этот труд продолжался и в Нижне–Тагильске, где он, оказавшись под опекой промышленников Демидовых, наладил работу городской библиотеки (подумать только, радовался он совсем по–нашему, только за один месяц у него прочитано 1.107 книг!), организовал сбор экспонатов для краеведческо–минералогического музея. Но «берега родимого Немана» по–прежнему магически привлекали ссыльного, являлись в снах. Со вступлением на престол Александра II загорелась надежда на помилование. Летом 1856 года она стала явью. В Дягильно он попал в объятия матери, племянниц, которых до того даже не видел. Но было поздно. 18 июня 1857 года галопирующая болезнь легких сделала свое черное дело. Опечаленные не меньше родни крестьяне молчаливо отнесли тело вернувшегося издалека странника на местные «клады».
А спустя 150 лет Ганна Судник–Матусэвич нашла надгробие Тэкли Янушкевич, матери Адольфа, похороненного рядом с ней, и начала приводить в порядок все деревенское кладбище. Она мечтает провести в Дзержинске вечер белорусско–казахской дружбы, а невдалеке, в Дягильно, поставить памятник сыну наднеманской земли, принадлежащему нескольким культурам, служившему их взаимопониманию.
Источник :biografia.kz
Қысқа да нұсқа. Жазылыңыз telegram - ға