30 Шілде 2014, 10:19
Хотя предметом истории как науки является прошлое, сама она принадлежит настоящему и будущему. В понятиях истории любого этноса запечатлены опыт жизни нации, племени или их группы, даже отдельного человека, отражены их ценности и цели, морально-этические нормы. С этой точки зрения живая традиция летописей, хроник, в частности, казахские изустные исторические хроники, представляют собой неисчерпаемую сокровищницу этнической истории. Называется этот пласт изучения прошлого — Степная Устная Историография — СУИ (термин В. Юдина и Л. Гумилева). Устная форма исторического, конечно же, не знак особого происхождения этноса или, наоборот, его отсталости. Правильнее будет связать качества изустности хранения исторических сведений и фактов с кочевым образом жизни. Евразийская конно-кочевая цивилизация исчисляет свой возраст тремя тысячелетиями. На территории Европы и Азии с XI в. до н.э. и до XVIII в. н. э. господствовал только один способ производства — кочевое животноводство. С ним и вступили в ХХ в. казахи и другие кочевые этносы. Иными словами, самую долговременную в мировой истории социально-базисную формацию воплотили и развивали Евразийские кочевники, которые в течение тридцати веков способствовали полнокровному циклическому развитию единого образа жизни, сложению и совершенствованию общих морально-этнических констант общественного и личностного поведения человека. Генеалогия для казаха — компас для моряка в открытом море. Для него степь была сценой, на которой происходили все события жизни. Большей частью они были связаны с выбором маршрута и преодолением расстояний. Знание своей родословной было гарантом его жизни, когда он путешествовал: она помогала ему общаться со встречными попутчиками, получать приют в аулах и везде чувствовать себя легко и свободно, как дома. Всегда кто-то мог оказаться его родичем, близким или дальним, по каким- то ветвям и «коленам». Поэтому гостеприимство с незапамятных времен стало в степи одним из непреложных законов жизни. Степь не боялась чужаков с благими намерениями, не дичилась, а принимала каждого человека по-братски, видя в нем своего ближнего. Иначе, невозможно было бы обживать эти колоссальные просторы, обустраивать их для житейского благополучия. И потому много веков актуальна пословица: «Қарға тамырлы қазақ» — «Все казахи — птенцы одного гнезда, ветви одного дерева, одного корня». Давняя идиома ничуть не умаляет реальности смысла поговорки.
Одним из залогов, можно сказать, наипервейшим гарантом функциональной дееспособности образа жизни номадов выступал принцип необходимости видеть друг в друге опору, взаимоподдержку. Активно действовал принцип «жатсынбау», что означает «доверие», «открытость». Глубоко понимая условия своего существования, кочевники возвели «жатсынбау» в принцип духовно-нравственного восприятия мира. Заповедь «Человек жив человеком» стала основой жизни номадов. Казах-кочевник считал житейской нормой знание своих родственных корней и связей, возводя его до морально-этического критерия. Генеалогия каждого зиждилась на непременном знании «Жетi ата» — «семи предков» — родственных связей до седьмого колена. Поэтому именно кочевая среда породила уникальный механизм, который обеспечивал этнобиологическую и этнокультурную целостность — знание семи прадедов, предков, семи прародичей.
До «седьмого колена» кровного родства не женили между собой своих детей древние кочевники и их потомки — нынешние казахи. Нарушивший эту заповедь воспринимался обществом как преступник, который причинил ущерб защитным механизмам биологической природы и оскорбил моральные идеалы народа.
Приверженность казахов к генеалогическим древам — не досужая прихоть. Напротив, способность противопоставить инстинктам интеллект была у степняков «орудием» жизненной необходимости практически во всех аспектах бытия. «Жетi ата» имел и сугубо хозяйственное применение. Проложенные вдоль и поперек Степи маршруты кочевок не являлись каким-то произвольно выбранным направлением, а были строго регламентированы в соответствии с родовой и жузовой иерархией, а также сезонной цикличностью. В основе маршрутов лежал примат наследственного права на использование земель, нарушение его ставилось в один ряд с такими преступлениями, как угон скота (барымта) или кровосмешение. Принцип «семи колен» совсем прост, и вместе с тем является стержневым определяющим ядром этнической целостности. Дети, родившиеся в одной семье, через семь поколений становились крупным родом. Конечно, оказывали влияние и другие факторы: многоженство, аменгерство (замужество вдовы с ближайшим родственником умершего мужа), традиция «обновления кости», институт сватовства (как система длительных во времени родственных отношений). К примеру, среди прямых потомков известного казахского батыра ХVIII века, защитника Отечества времен войн с джунгарами Канжыгалы Богембая до голощекинского геноцида в 1932 году насчитывалось 532 семьи — примерно 4 тысячи человек. Это и есть «семь колен» от одного предка. Девушка, выданная замуж за человека, не входящего в «семь колен» родства, вновь открывала путь к единению родов и способствовала сохранению целостности этноса.
«Cемиколенный» принцип был не только гарантией недопущения кровнородственных обширных связей в этносе, но главным образом обеспечивал духовное и культурное единство этноса. Каждая девушка, выйдя замуж, вносила в свою новую семью особенности языкового диалекта, традиции, песни и танцы, легенды и были, передавала искусство ткачества, вязания, вышивания и т.д. Обновлялись этические нормы той среды, в которую она входила. Здесь уместно сказать о том, в каком неоплатном долгу казахи перед своими дочерьми за сохранение этнокультурной целостности. Если джигиты защищали целостность своей земли и независимость народа вдали от домашних очагов, то женщины, склоняясь над бесиком-колыбелью своих детишек, с младенчества учили их быть казахами и гордиться своим народом.