2 Сәуір 2014, 04:43
Тіл – көңілдің кілті
Язык – ключ к душе человека
Жақсы сөз – жарым ырыс.
Доброе слово – половина блага.
Казахская поговорка
Поводом для написания этих беглых заметок послужила давняя потребность поделиться с так называемым русско язычным читателем своими многолетними наблюдениями о некоторых качествах, своеобразиях и достоинствах казахского речестроя.
Своеобразие, богатство казахского языка проявляются иногда даже в казалось бы самых простых, обыденных обстоятельствах.
Возьмем, к примеру, наименования временных отрезков суток. По-русски мы говорим: утро, обед, вечер, ночь. Можно еще сказать: рассвет, раннее утро, позднее утро (все равно утро); ранний обед, поздний обед (все равно обед); ранний вечер, поздний вечер (все равно вечер). Еще: после полудня, полдник, сутемень, сумерки. Дальше – не сразу и придумаешь.
Как же различают время суток казахи? Какие в казахском языке имеются названия для наименования отрезков времени?
Пожалуйста, вдумайтесь:
I. Таң ертең – утро.
а) елең-алаң – предутренние сумерки, перед рассветом.
Все еще неопределенно, неясно.
б) құланиек, құлансәрі – когда, начинает светать и уже
можно различать очертание предметов.
в) таңсәрі – пора, когда на землю падает свет, но
солнце еще не взошло.
г) таң – пора, когда показывается, встает солнце.
ІІ. Сәске – пора, когда солнце всплыло над горизонтом.
а) сиыр сәске – пора, когда солнце поднялось на длину аркана.
б) сәскетүс – примерно около 12 часов дня.
в) ұлы сәске – полдень, перед обедом.
III. Түс – обед.
а) тал түс, талма түс, тапа-тал түс – примерно около
часа дня, верхушка дня, пик дня, разомлевший день.
б) шаңқай түс – время дня, когда тень самая короткая,
примерно около 2-х часов дня.
IV. Бесін – после полудня, солнце перевалило зенит.
а) ұлы бесін – солнце начинает клониться к закату.
б) кіші бесін – солнце склонилось заметнее.
в) құлама бесін – еще более склонилось.
г) екінді – приближается вечер, солнце совсем уже
низко.
д) намаздыгер – солнце готовится к закату, склонилось
над своим «гнездом».
V. Ақшам, ымырт – вечер, сумерки.
а) алагеуім – солнце вот-вот зайдет, ранние сумерки.
б) кеугім, кеуім, ымырт – солнце зашло, сгущаются
сумерки.
в) кешқұрым, намазшам – время вечерней молитвы.
г) кеш – все окутано сумерками, начало ночи.
VI. Түн – ночь.
а) iңip – пора перед наступлением ночи, природа
готовится ко сну.
б) қызыл iңіp – начало ночи.
в) жарым түн – полночь.
г) тан, қараңғысы – густая мгла, пора перед рассветом,
близится рассвет.
Разумеется, это не прихоть номада, не забава кочевника. А потребность, нужда, необходимость. Так тонко и точно чувствовали и определяли время кочевники-скотоводы.
К слову «вид» профессор М. Машанов в своем «Русско-киргизском словаре» приводит следующий синонимический ряд:
түр, кескін, сынық, сымбат, тұрпат, келбет, нобай, нұсқа, көрік, әлпет, шырай, рең, тұлға, ұсқын, айбар, пыс, кейіп, сұрық, ажар, мүсін, пішін, бейне, сын, өң, көрініс. И добавляет: «вот неполный перечень компонентов того синонимического ряда, который соответствует русскому понятию «вид».
Каково?! 25 казахских синонимов к одному «виду» и это еще неполный перечень! И после этого говорят о бедности казахского языка!
Многие полагают, что единственный казахский народный инструмент – домбра. Существуют уничижительные строки: «Одна палка - два струна, мұның аты – домбыра» (Сам слышал в Таразе и Шымкенте). Это одна из распространенных глупостей. Музыкальных инструментов у казахов множество: домбыра (много видов – двухструнные, трехструнные, ширококорпусные, двухсторонние, с полым грифом, шинкильдеки), уілдек, сазген, желбуаз, желқобыз, даңғыра, дабыл, дауылпаз, шындауыл, керней, дулыға, дүңгіршек, тоқылдақ,асатаяқ, адырна, шартылдауық, сақпан, сырнай, кепшік, жетіген, бұғышақ, шың, шаңқобыз, ауызсырнай, қамыссырнай. (См. Джанибеков У. «Эхо». С. 248).
Описание старинных музыкальных инструментов можно найти в трудах А. Левшина, Ч. Валиханова, И. Георги, Г. Потанина, С. Рыбакова, Р. Сазонова.
Истинно казахская речь похожа на причудливые узоры на домотканом ковре. Казах не говорит прямо, плоско, серыми ремарками, однозначно, в лоб, он предпочитает речь эмоционально окрашенную, многослойную, витиеватую. В «Пути Абая» Мухтара Ауэзова читаем: «По старому обычаю аксакалов, отец говорит иносказательно, намеками и кружит над целью своей речи, как ястреб».
Очень тонко подмечено.
Вслушайтесь в экспрессию устной речи героев «Пути Абая»:
"Ел аузына қақпақ болып көрші. Бірақ ол қолыңнан келмейді. Ендеше, не ер бол да, ақта! Немесе илан да жазала! Тек, жарықтығым, дүмбілезіңді көрсетпе, былқыл-сылқылы"ды аулақ әкет".
Напористо, упруго, энергично.
А в русском переводе это воспроизведено так:
«Попробуй заткнуть рот всему народу! В силах ты сделать это? Так будь решительным до конца: осмелься оправдать его. Или оправдай, или осуди! Только, дорогой мой, не топчись на месте!»
Формально, может, и близко. Но нет ритмичности, динамизма, строя речи, характерных для оригинала.
Казах любит, чтобы в речи была «изюминка», некая загадочность.
Проиллюстрирую сказанное примером из сказки об Алдаре-косе. Помните, между ханом и Обманщиком состоялся такой диалог:
«С каких пор холм покрылся снегом?»
«Пожалуй, с четверть века».
«Двумя еще владеете?»
«Владею ныне тремя».
«Как относитесь к дали?»
«Даль мне близка».
«Как относитесь к ближнему?»
«Ближнее мне далеко».
«С сорока возьмете по одной?»
«Если на то будет ваша воля».
«Тогда берите заранее».
«Могу взять и потом. Надеюсь, не обманут, мой повелитель».
Нукеры ничего не поняли из этого разговора и попросили Алдара разъяснить его суть. И Алдар сказал:
«Хан поначалу спросил: «Давно ли холм покрылся снегом?» Это означало: «Давно ли побелела ваша голова?». И я ответил: «Уже четверть века». Потом хан спросил: «Владею ли я двумя?» Означало это: «Крепко ли я стою на двух ногах?» Я сказал: «Владею тремя», то есть, «Хожу с палкой». «Как относитесь к дали?» – спросил хан. Смысл: «Хорошо ли видите издалека?» Я сказал: «Даль мне близка», значит: «Далекое вижу хорошо». Хан поинтересовался: «Как относитесь к ближнему?», то есть, «Как видите вблизи?» Я ответит: «Ближнее мне далеко». Означает: «Вблизи вижу плохо». Хан догадался, что вы все из нашего разговора ничего не поняли и что потом все равно придете ко мне за разъяснением, а потому спросил: «С сорока возьмете по одной?», что означало: «Возьму ли с каждого из сорока нукеров по одной лошади?» Вот и вся разгадка».
Вообще передать подлинный казахский речестрой на других языках крайне сложно. Нередко – невозможно. Это вам не слова перекладывать с языка на язык.
Хочу обратить внимание читателя еще на одну особенность казахского языка: это обилие и выразительность так называемых қос сөз – двойных, парных слов, слов-дуплетов. Без них не обходится ни устная, ни письменная речь. И придают они речи особенный шарм: украшают, обобщают, дополняют, оттеняют основной смысл.
Переводить их адекватно на русский язык далеко не всегда удается. При этом второй, дополнительный, элемент слов-дуплетов часто не имеет конкретного значения (или утерял его), он не самодостаточен, но придает основному смыслу обобщающий, расширяющий смысл, өте-мөте – очень-очень; дос-жаран – примерно: друзья-товарищи; бала-шаға – детки-домочадцы; ілік-шілік – примерно: дела-делишки. Или звукоподражательные қос-сөз: сарт-сұрт, тарс-тұрс, быт-шыт, дүрс-дүрс, күрс-күрс, арс-арс и т.п.
Разновидностей казахских қoc сөз столько, что им следует, пожалуй, посвятить отдельное исследование. Чем богаче язык у художника, тем больше и чаще встречаются у него қос сөз. С помощью слов-дуплетов можно выразить самые сложные философские, абстрактные понятия и разные психологические нюансы. В любом рассказе, в любой статье, в самой заурядной обыденной речи редко кто обходится без қос сөз. Они характеризуют природу казахского языка. Вот, к примеру, я сейчас взял в руки свежий номер «Қазак әдебиеті» (№ 10/2001) и наткнулся на памфлет Турсынжана Шапая «Как я поздравил акима». В этом небольшом по объему памфлете я насчитал 62 қос сөз: әpi-бepi, жылт-жылт, жуып-шайып, ұзын-сонар, үйме-жүйме, кәкір-шүкір, қадір-қасиет, ұсақ-түйек, бет-пішін, ішкен-жеген и т.д. Или вот в статье Аманхана Алима «Еще раз о том же западничестве» («КЭ», 16.03.01): 77 қос сөз.
В русском языке хоть и значительно реже, меньше, но подобные словообразования также встречаются, особенно в сказках, былинах, просторечии. К ним прибегают и писатели. Меня поразило обилие таких слов в романе «Шахта» А. Плетнева: знай-ведай, думай-соображай, размазня-тесто, чувство-знание, цепи-скрепки, тварь-крыса, дурак-дурачина, едва-едва, желоб-рештак, доска-семерка, жива-здорова и т.д.
Так что, қос сөз – отнюдь не привилегия тюркских языков. И все же русские парные слова, слова-дуплеты по смысловой окраске, по разнообразию, по эмоциональной выразительности не идут ни в какое сравнение с казахскими қос сөз.
* * *
Понятно, что в рамках «Записок» я лишен возможности обстоятельно говорить о своеобразиях казахского поэтического языка и поэтических форм. Это увело бы меня в такие специфические, узко профессиональные дебри, из которых читателю было бы мудрено выбраться. Но на одно свойство казахского стихосложения все же обращу внимание, а именно на богатство рифмы. По многоликости и звучности рифмы казахский язык дает ощутимую фору и русскому, и западноевропейским, и многим другим азиатским языкам. Дело в том, что природа рифм, их качество и содержание в русском и казахском языках совершенно различная. Это и понятно: разность рифм, предопределена силлабической и тонической структурами стихосложения. Русская рифма в один ударный слог для казаха звучит скудно, бедно, примитивно. Казах любит рифму звучную, полнокровную, где созвучны не один слог, а минимум два, а лучше – три, четыре и более слогов. Как у Абая: «ән бе екен» - «сән бе екен». Как у Маяковского: «носки подарены» - «наскипидаренный». Как в известном трехстишии, пришедшем мне сейчас на память: «Не вы, но Сима, страдала невыносимо, рекой Невы носима». Вот подробная состовная рифма звучит совершенно по-казахски. Вот такую игру слов, где слоги в строчках перекликаются, как бубенцы, казах обожает. И Создатель щедро одарил казахский язык рифмами. Это поистине поэтический язык.
Русский язык на рифмы значительно бедней, на что сетовал в свое время еще Пушкин, высмеивая набившие оскомину рифмы типа: «любовь-кровь-вновь», «младость-радость», или, добавлю я, немецких: «Herz-Schmerz», «Nur-Natur», «Sonne-Wonne». Казахская поэзия по части рифм – счастливица.
Уместно здесь вспомнить Ильяса Джансугурова. Читая его, чувствуешь: он вскормлен, вспоен казахским вековым фольклором, насыщен дастанным духом, поэтикой номадов, и находить рифму в
сингармонической стихии казахского стихосложения ему не представляло никакого труда. Он мыслил стихами, рифмы водопадом исторгались из него, и ему – так кажется – приходилось даже обуздывать себя, чтобы не впасть в шешенский (ораторский, риторский) раж. Впрочем, это можно сказать о многих выдающихся казахских поэтах.
Какие рифмы, какую игру слов и созвучий можно встретить в поэме «Күйші» Ильяса Джансугурова:
«жүгірмейді – күй білмейді – мәуілдейді»;
«дүрілдетіп – дірілдетіп – жүр-жүрлетіп»;
«бипыңдады – құйтыңдады – сылкылдады»;
«сарқ-бұрқ етті – жарқ-жұрқ eттi – сарт-сұрт етті»;
«былқылдаған – ыңкылдаган-сылқылдаған»,
т.е. сплошь и рядом рифмуются по четыре слога. И это вообще характерно для казахской поэзии. Можно найти примеры, где рифмуются по пять-шесть слогов, а то и все строчки традиционного одиннадцатисложника («Витязь в тигровой шкуре» в переводе X. Абдуллина или поэма «Туркестан» Ж. Абдрашева).
Говоря о природе казахского языка, невозможно пройти мимо этого уникального свойства национальной поэтики.
IX
Жүздің көркі – көз, ауыз көркі – сөз.
Глаза украшают лицо, слово
украшает уста
Геролд Бельгер
Ербол Тлешов, «Язык страны»