"Манас" - киргизская народная героическая поэма

"Манас" - киргизская народная героическая поэма

 

"Манас" - киргизская народная героическая поэма

 

Введение

 

Количественный эпос киргизского народа "Манас" ныне принадлежит к той категории замечательных памятников прошлого, которых Великая Октябрьская революция приобщила к золотому фонду общесоюзной, единой культуры братских народов нашей социалистической Родины. Сейчас этот эпос является достоянием не одного киргизского парода. Рожденный его многовековой духовной культурой, являющий собою высокохудожественное воплощение творческого гения талантливого народа — настоящий эпос перснодится на русский язык. И так же он изучается не только в Киргизии силами только научных работников Киргизии, а наследует его широкий круг советских ученых разных национальностей в различных научных центрах.

 

15 результате подобного разностороннего внимания и популяризации "Манас" по достоинству становится в ряды тех немногих шедевров мирового эпоса, о которых должно быть ведомо любому культурному читателю.

 

И теперь этому читателю известно о первых записях, произведенных в прошлом столетии казахским ученым Чоканом Валихановым, академиком Радловым. Известно также о первых полных и ценнейших записях, произведенных после революции из исполнений Сагымбая Орозбакова, Саякбая Каралаева, и о записях отрывков из исполнений манасчи — Шапака, Жакшылыка, Тоголок Молдо, Молдо Басана и др.

 

Трилогия "Манас", "Семетей", "Сейтек", образующая генеологическую поэму об отце, сыне и внуке, во всех записанных вариантах, в полных и сокращенных исполнениях составляет уже подлинный океан поэзии. Общее количество всех записанных песен насчитывает один миллион двести тысяч стихотворных строк.

 

Причем только первая часть этой трилогии, т.е. один "Манас", за четырехлетнее исполнение истинного Гомера нашей эпохи — Сагымбая Орозбакова составила 250 тысяч строк. Все записи данного эпоса во всех известных нам исполнениях свидетельствуют об одной устойчивой, давней традиции в отношении словесно-поэтической формы, а именно об исполнении поэмы только в ритмизованном стихотворно-песенном размере. Киргизскому эпосу не свойственно прозаическое повествование даже хотя бы в виде связующих отдельные эпизоды или циклы кратких вставок.

 

Как нашли в настоящем монументальном творении веков свое отражение исторические судьбы, социально-экономический уклад, правовые, бытовые нормы, идеологические воззрения, психика народа и различных его социальных слоев, много различных эпох, так же широко, изобильно представлена речевая культура-языковое богатство, речетворчество и песнетворчество самого народа. Мы имеем дело с тем незаурядным памятником, работа над которым во всех своих видах и этапах представляет собою огромную, сложную задачу.

 

Первый из этих этапов научно-исследовательской работы составляла запись всех имеющихся в репертуаре современных эпиков — джомокчи и многих рапсодов — ырчи песен настоящей героической эпопеи. Второй этап — параллельно или вслед за первой работой следующая — собственно исследовательская работа над текстами. Третий вид наших задач представляет изучение вопроса о сказителях — изучение характера и особенностей репертуара отдельного певца и традиций различных поэтических школ.

 

Запись отдельных эпизодов, сокращенных редакций и полных вариантов ведется, как известно, начиная с 50-х годов прошлого столетия. Эта часть работы сейчас считается в основном завершенной. Лишь в целях сравнений, проверки и сличений текстов разновременных исполнений производится частичная повторная запись у отдельных старейших певцов.

 

Одной из главных задач Киргизского филиала Академии наук СССР и его Института языка и литературы и истории, руководящих всей научно-исследовательской деятельностью по "Манасу" в Киргизии, является публикация записанных текстов. И эта работа осуществляется в течение ряда лет в разных видах. Во-первых, выпущены на киргизском языке серийные издания больших эпизодов из различных циклов "Манаса", "Семетея" по вариантам Тыныбека, Сагымбая, Саякбая и др. Во-вторых, готовится силами научных работников Института и членов редколлегии "Манаса" многотомное академическое издание полных вариантов Сагымбая, Саякбая. В-третьих, подготовлено к изданию на киргизском и русском языках (в объеме 20 п.л. каждое) прозаическое изложение содержания всего эпоса по сводным вариантам нескольких крупных эпиков. В-четвертых, обращая серьезное внимание на публикацию "Манаса" на русском языке, для союзного читателя изданы в 1941 г. в переводе Семена Липкина и Марка Тарловского главы из "Великого похода" по варианту Сагымбая. А в 1946 г. издан более полный вариант части "Манаса" — "Великий поход" в переводе С. Липкина, Л. Пеньковского и М. Тарловского по сводному тексту Сагымбая и Саякбая. Каждое из этих изданий на русском языке снабжено соответствующим предисловием, вкратце знакомящим русского читателя с киргизским эпосом в целом.

 

По типу последнего полного художественного издания "Великого похода" будут и в ближайшие годы издаваться на русском языке отдельные значительные циклы эпоса, как-то "Поминки по Кокетею", "Рождение и детство Манаса", "Семетей" и др.

 

При издании полных вариантов "Манаса" предстоит нелегкая, весьма ответственная задача умелого редакторского обращения с наличными текстами, с противоречивыми в них данными внутри одного варианта и особенно с наслоениями самых поздних времен, чуждыми народному духу всей поэмы, т.е. искусственными напластованиями реакционно-тенденциозного характера, явный след поздних наслоений указанного характера носят на себе отдельные зачины и концовки в варианте Сагымбая. Несомненно, что подобные искусственные новообразования должны быть сокращены в варианте Сагымбая и др. певцов.

 

Полное издание должно включать в себя обстоятельные сведения о сказителе каждого варианта, о его предшественниках внутри одной школы и об отличных традициях, и об особенностях данной школы, о репертуаре певца в целом, об условиях последнего исполнения и записи.

 

Здесь же в примечаниях и комментариях должны быть научно объяснены факты эпоса, близко сходящиеся с историческими данными из прошлого киргизского народа, с его этнографией, верованиями, социально-историческим укладом, хозяйственным бытом самого народа.

 

Помимо перечисленных задач, связанных с работой по записи, редактированию, публикации текстов, особняком стоит вопрос о научно-исследовательской работе по эпосу в целом.

 

И настоящий сборник посвящен именно этой кардинальной задаче. Здесь впервые предлагается вниманию читателей, исследователей фольклора собранное воедино значительное количество исследовательских статей по "Манасу".

 

При этом большинство помещаемых здесь материалов публикуется впервые, несмотря на то, что часть их написана авторами много лет тому назад. Редакция настоящего сборника, помещая труды исследователей различных отраслей знания, а именно историков литературы — фольклористов, историков, этнографов, лингвистов — преследует цели показа в целом поисков и достижений — манасоведения в прошлом и в наше время.

 

Один из величайших памятников изустного народного наследия "Манас" ждет своего разностороннего, научного изучения со стороны советских ученых. Давно пора от первоначальных общих высказываний или от отдельных разрозненных специальных исследований по поводу частных проблем, перейти к серьезным попыткам создать солидные монографии об эпосе. А подобные капитальные труды могут созреть на основе накопленного предварительного научного материала в виде исследовательских статей на различные темы, по различным проблемам изучения, объяснений такого явления, как настоящий эпос.

 

Помимо тех ценных, новых и важных для манасоведения сведений, положений и мыслей, которые включают в себя помещаемые в данном сборнике статьи, они же обнаружат перед новыми капитальными исследованиями, кои должны составить следующий этап развития науки в данном направлении, еще пробелы должной научной постановки задач дальнейшего исследования. Сборник, объединяющий исследовательские опыты специалистов различных отраслей науки, основной своей задачей намечает выделение и посильное объяснение ряда существенных проблем научного освоения "Манаса".

 

Кроме того, в сборнике исследователи найдут пути развития манасоведения, отраженные в статьях. Надо подчеркнуть при этом о том обстоятельстве, что этот путь свидетельствует о замедленном, затрудненном ввиду неизвестности полного текста многим исследователям, недостаточно широком развитии научной мысли.

 

Материал сборника свидетельствует о том неизбежном этапе научного освоения незаурядного литературного памятника, когда при наличии многообразной широты и сложности самого литературного явления не сразу охватываются основные, кардинальные темы. Не широкое и глубокое всеобъемлющее русло прокладывает себе наука, а задерживается она на боковых дорожках, на истоках начальных исследовательских мыслей и на поисках ограниченных, частичных, порою даже случайных путей изучения.

 

Неизвестность полного текста и даже основных сюжетных элементов героической эпопеи определила характер высказываний первого исследователя "Манаса" Чокана Чингисовича Валиханова. Правильно определив своим метким взором по первому впечатлению эпическую широту "Манаса" и наименовав его "степной Илиадой", а также отметив значение эпоса для киргизов как энциклопедии их жизни в прошлом, Ч.Ч. Валиханов все же не знал, насколько истинно энциклопедически широк, обилен и многогранен в своих героико-бытовых действенных сценах, в словесно-поэтической конкретности, в своем бытовании среди слушателей эпос "Манас".

 

Гораздо больше возможностей знакомства с условиями исполнения, с текстом имел акад. В.В. Радлов.

 

Им-то и высказаны ценнейшие мысли о важности изучения "Манаса" с его живыми эпическими традициями для научно-теоретических выводов не только по данному памятнику, но вообще по эпосу мировому.

 

Его личные наблюдения и свидетельства об изменчивости текста в зависимости от условий исполнения у настоящего "манасчи" остаются существенно важным фактом для исследователей. Его роль в ознакомлении исследователей-востоковедов с "Манасом" как важнейшей находкой своего времени огромна, благодарная роль.

 

Но в определении жанрового деления киргизского фольклора В.В. Радлов не учел весьма характерную особенность в составе эпоса, записанного им же самим. Имея в своем варианте ряд бытовых, лирических песен в виде плача (кошок), прощания (керез), несущих значительную сюжетную функцию в поэме, он делает заключение о том, что лирический жанр якобы слабо представлен в киргизской устной поэзии. Между тем, в пору радловских записей весьма важно было бы произвести специальное наблюдение о взаимодействующих связях эпоса с жизненными, лирико-бытовыми, обрядовыми песнями.

 

Другим важным упущением В.В. Радлова является его полное умолчание по поводу сказителя. Судя по величине сделанной им записи трилогии (в объеме почти 14 тысяч стихов), он находился в долгом общении со своими джомокчи. Между тем до сих пор для нас остается неведомым имя этого талантливого и, несомненно, крупнейшего эпика шестидесятых годов. Следуя господствовавшим в ту эпоху воззрениям буржуазных фольклористов о том, что эпос, как и все другие жанры устной поэзии, принадлежит к категории коллективной поэзии, что индивидуальное творчество сказителей не суть важно для исследователя, — Радлов оставил анонимным и своего современника-сказителя. Верно охарактеризовав повод привнесения певцом новых мотивов о белом царе, ученый ничего не сообщает нам о его репертуаре, о его учителях-предшественниках, о жизни и индивидуальной поэтической манере исполнения певца.

 

Но несмотря на эти упущения работа акад. Радлова по записи, переводу на немецкий язык, популяризации эпоса среди русских востоковедов еще в 60-х годах прошлого столетия по справедливости должна быть оценена как самый благодарный почин русского ученого в неначатой повой области. Общие научные взгляды и соображения, высказанные им в предисловии к его V т. "Образцов", питали долгое время научную мысль прошлого столетия да и в советский период изучения фольклора, этнографии киргизов, казахов и др. сходных им родственных народностей Сибири и Центральной Азии.

 

В настоящий сборник включены упомянутые здесь высказывания Ч. Валиханова и предисловие Радлова, как первые труды русских ученых-востоковедов, заложившие основу научного изучения киргизского эпоса.

 

За появлением этих работ наступает длительный перерыв в изучении "Манаса". Долгое время тюркологи упоминают о нем в своих общих обзорах, цитируя или перелагая части мыслей Радлова, Валиханова об этом памятнике. Лишь после Великой Октябрьской революции, с усилением широкого и глубокого интереса к наследию всех братских народов Советского Союза, постепенно зарождается и начинает широко и разносторонне развиваться исследовательская работа над имевшимися и записанными вновь вариантами эпоса.

 

Первым советским ученым, обратившимся к записи Радлова и его исследовательским мыслям, является покойный тюрколог П. Фалев. Исследователь-литературовед, он вносил в тюркологию новые принципы изучения памятников прошлого с позиции историка литературы. Это было новым начинанием в отношении изучения фольклора восточных народностей. Большинство исследований до него рассматривало эпос, фольклор этих народов главным образом как иллюстративный материал к этнографии, истории, лингвистике и т.п. П. Фалев в своей краткой, но ценной по новизне подхода к памятнику статье (журн. "Наука и просвещение" за 1922 г.) "Как строится кара-киргизская былина"), сосредотачивает свое внимание на вопросах поэтики в киргизском эпосе.

 

Весьма ценным у П. Фалева нужно считать его указание на необходимость сопоставлений киргизского народного эпоса с орхонскими надписями, в которых он правильно подмечает особенности, сближающие их с народным творчеством.

 

Его сопоставления зачинов радловского варианта "Манаса" с началом надписи на памятнике Кюльтегину убедительны не только в отношении разбираемого им варианта, но применимы и ко всем позднее записанным вариантам.

 

Спорным в данной статье остается односторонний, формальный вывод автора по поводу рифмы и особенно строфики эпической песни. Выделение им двустиший и трехстишных строф и вообще предположения его о наличии строф как устойчивых сочетаний в "Манасе" ошибочны. В данном изустном произведении стих подчинен принципу тирадного объединения изменчивого количества стихот-ворных строк, где рифма как конечное созвучие чередуется и заменяется часто созвучными звуковыми сочетаниями начала строк. Кроме того, трудно сделать правильные выводы о законах рифмования в данном эпосе, когда наблюдения автора ограничиваются лишь ограниченным количеством стихотворных строк.

 

Следующей по времени написания является публикация в печати, впервые в данном сборнике, статьи казахского писателя и литературоведа М.О. Ауэзова "Манас" — киргизская народная героическая эпопея". В первой своей редакции она была написана автором после его ознакомления с записанным новым, полным вариантом "Манаса" в исполнении Сагымбая в 1930 году. Доработанная по части уточнения даты возникновения "Манаса", эта статья была представлена автором в распоряжение редколлегии "Манаса" в 1937 году. Последняя доработка автора, сделанная им в 1947 году, касается того же раздела о времени возникновения эпоса с новыми обоснованиями исторической точки зрения автора по поводу истоков эпоса, связанных с историей, социально-экономическим бытом и обусловленными ими традициями фольклора киргизского народа. Ценность настоящей статьи заключается в том, что М.О. Ауэзов, следуя примеру русских ученых — акад. Шахматова, Гильфердинга, Ончукова, бр. Соколовых и др., а также исходя из принципов советской фольклористики — впервые изучение киргизского эпоса начал с вопроса о сказителях. Первые сведения о крупных сказителях прошлого — Кельдибеке, Балыке, Тыныбеке и др. Записаны

 

М.О. Ауэзовым. Он же дал краткую биографию Сагымбая, дополняя ее сведениями о репертуаре певца и подробным освещением условий последнего долгого исполнения "Манаса" этим крупнейшим манасчи.

 

Обращение внимания исследователей на роль сказителей "Манаса" в указанной статье М. Ауэзова способствовало в дальнейшем еще более тщательному и полному изучению жизни, репертуара и особенностей поэтических школ последующими исследователями, как: К. Рахматуллин, Байджиев, Бектенов, Абдрахманов и др.

 

Другим ценным свойством статьи М. Ауэзова является применение автором к данному эпосу методов историко-литературной науки по линии анализа тем, композиции, идеи и образов, словесно-поэтического стиля и особых приемов индивидуальной творческой манеры сказителя Сагымбая. Не только в отношении киргизского эпоса, но и вообще на почве изучения образцов фольклора среднеазиатских народностей не было, за исключением отдельных частичных наблюдений П. Фалева, исследований памятников с точки зрения историко-литературной науки.

 

Статья М. Ауэзова представляет собою положительный пример постановкой проблемы необходимого разностороннего изучения "Манаса", являющегося, прежде всего, памятником литературно-творческим, как литературного факта в первую очередь.

 

Еще одну положительную сторону данной статьи составляет стремление автора изучать эпос не изолированно от истории, особенностей жизни, быта народа, а в возможно тесной взаимодействующей сложной связи эпоса с жизненной исторической средой его формирования и бытования в веках.

 

Но постановка указанных здесь проблем в пределах данной статьи не получает своего исчерпывающего завершения. Статья, ограниченная рамками лишь одного сагымбаевского варианта, не охватывает в целом проблем стиля киргизского эпоса в широком смысле этого понятия.

 

Работа М. Ауэзова, написанная без сопоставлений литературно-художественных особенностей, расхождений, индивидуально-стилистических приемов изучаемого им варианта с другими полными и не полными вариантами, — лишена выводов обобщающего значения. Она носит характер весьма ценных, проблемных, но, неизбежно, только начальных научных наблюдений.

 

Мысли автора статьи о времени возникновения "Манаса" сходны с мыслями историков-исследователей "Манаса" — А.Н. Бернштама, К. Рахматуллина, У. Джакишева, Валитовой и др. Утверждения этой группы авторов, и в том числе М. Ауэзова, относящих время возникновения "Манаса" к так называемой "эпохе киргизского велико- державия", хоть и приобретают все большую убедитель¬ность с продолжающимися поисками в этом направлении А.Н. Бернштама и М.О. Ауэзова, но оспариваются другими авторами, представленными в данном сборнике своими статьями (Берков, Самарин), и особым исследованием члена-корреспондента Академии наук СССР В.М. Жирмунского — "Введение в изучение "Манаса".

 

За последнее десятилетие проделана существенно важная по изучению "Манаса" работа, ныне покойным, молодым ученым Киргизии Камилом Рахматуллиным. Его статья "Творчество манасчи" по-настоящему расширяет наши знания о сказителях эпоса.

 

Киргизские исследователи "Манаса" К. Рахматуллин, Т. Байджиев, 3. Бектенов стали за ряд лет тщательного изучения текстов всех вариантов огромной трилогии авторитетными знатоками текстов ее.

 

К. Рахматуллин в помещаемой в настоящем сборнике своей статье дает наиболее полные сведения обо всех известных в манасоведении сказителях прошлого и настоящего времени. На основе собранных им лично биографических и справочно-исторических данных о специфических понятиях, особенностях среды сказителей, о фактах общений, заимствований, унаследовании репертуара одних манасчи другими, К. Рахматуллин впервые убедительно устанавливает наличие трех школ эпиков, сосуществовавших по крайней мере за последнее столетие.

 

Другим важным данным исследования К. Рахматуллина является его сопоставление двух основных вариантов Сагымбая и Саякбая как двух наиболее ярких и талантливых представителей различных школ. Установленные им факты совпадений и сюжетно-композиционной разницы этих вариантов вполне точные, и дают для исследователей ценный материал в весьма существенных для манасоведения вопросах.

 

Но, к сожалению, в работе Рахматуллина вслед за установлением наличия школ и разницы двух полных вариантов не поставлена весьма существенная проблема необходимости определения наибольшей древности вариантов той или иной школы и степени соответствующей близости их т рактовок отдельных циклов к ранним вариантам. Еще большую неудовлетворенность вызывает отсутствие характеристики идеологической направленности того или иного варианта, характеристики, определившей степень близости их к народному пониманию героики и героических свойств основных образов. При таком анализе было бы существенно указать и на моменты, отдаляющие известный вариант от народных представлений. Было бы благодарной задачей сделать попытку установить исторические эпохи и социально-исторические поводы к привнесению в эпос новых классово обусловленных идеологических наслоений поздних эпох.

 

В связи с подчеркиванием данного пробела в работе К. Рахматуллина редколлегия "Сборника" считает главной задачей дальнейшего исследования "Манаса" установить эти поздние наслоения в наличных вариантах и объяснить научно-критически обусловливающие их социально-исторические причины. Такое изучение "Манаса" вполне соответствует самой природе данного эпоса, бытовавшего в устах до недавнего времени и в силу чего являвшегося и памятником минувшего и частичным отражением психоидеологии различных социальных слоев слушательской среды и самих манасчи, испытавших на себе ту или иную степень влияния этой среды. Это тот памятник фольклора, органическая, жизненная, реальная история зарождения, развития, изменений, доработок которого в эпохах сопут-ствовала в основном реальной истории киргизского народа с древнейших времен до наших дней. Тем более это необходимо помнить манасоведам исходя из того факта, что самые полноценные, художественно значительные ва¬рианты записаны из уст сказителей наших современников, за которыми мы безусловно признаем моменты индивидуального, личного сотворчества в их недавних исполнениях.

 

Нужно при всех изысканиях отчетливо сознавать эту разницу эпоса "Манас" от древних надписей на камнях. Последние — застывшие, зафиксированные только однажды, памятники древности. А "Манас", отражая и данные этих надписей, жил как любой живой организм, начинающий свое существование с эмбриона и достигающий в отдельных видах размеров исполина. Нельзя поэтому ограничить свой подход к нему пониманием его только как факта прошлой, тем более далекой истории.

 

В этой особенности данного эпоса заключена вся сложность проблем его изучения. Но в той же сложности, специфической истории и природе его — наибольший интерес для советской науки, вооруженной марксистско-ленинской методологией, — объяснить сложный комплекс превалирующих народных основ в многослойном, противоречивом сочетании и переплетении с чуждыми этой основе напластованиями.

 

В научной разработке указанных выше социально-исторических проблем эпоса в возможно тесной, преемственной связи с историей киргизского народа должна придти на помощь историческая наука. В области изучения "Манаса" с этих позиций уже много проделал своими широкими продуктивными поисками, эрудированный историк, специалист по истории народов Средней Азии, особенно по истории киргизского народа, А.Н. Бернштам. Помещаемые в нашем "Сборнике" его статьи — "Эпоха возникновения киргизского героического эпоса "Манас" и "О происхождении имени Манас" — представляют собою только часть его разносторонних исследований, высказываний как по истории киргизского народа, так и по вопросу о "Манасе".

 

Вооруженный солидными знаниями в области археологии, этнографии, источниковедения А.Н. Бернштам привлекает в свое исследование "Манаса" данные также китайских летописей, китайской истории.

 

Отнесение им эпохи возникновения первоосновы былины к IX веку воспринимается как наиболее убедительная точка зрения многими исследователями "Манаса".

 

Вслед за этими мыслями, высказанными им и М. Ауэзовым одновременно, А.Н. Бернштам в ряде своих исследований гипотетически допускает возможным назвать и героя — прототипа Манаса в истории киргизского народа. 1-го версия о Яглакаре, как исторической параллели образу Манаса, является смелым утверждением историка, хоть и вызывает возражения отдельных крупных востоковедов, как С.Е. Малов, В.М. Жирмунский и др., не лишена научного основания. Если даже согласиться с его оппонентами, признающими слово Яглакар не как собственное имя, а как обозначение или эпитет к неизвестному имени победоносного военачальника, и то остаются убедительными доводы А.Н. Бернштама о деяниях этой не названной в источниках личности, деяниях, давших повод возникновению первых героических легенд, песен о нем.

 

Безусловный научный интерес представляют его мысли, определяющие основной характер эпоса как народного творения, воспевающего не "династическую историю", а героику "племен" и их героев в эпоху становления племенных союзов, военной "демократии".

 

Не вызывают споров также его деления основных элементов эпоса на мотивы сказочно-лирические, на легенды и предания "центрально-азиатского" масштаба с привнесением в эту группу элементов, мотивов древней версии об "Огуз кагане". И особенно ценно и убедительно выделение им как наиболее яркого элемента эпоса трех групп исторических событий, отраженных в виде походов Манаса в эпосе. Это походы сибирско-монгольские, среднеазиатские и походы в Восточный Туркестан.

 

Не в пример другим, отдельным исследователям, объясняющим события в "Манасе" лишь фольклорно сходными мотивами эпоса и сказаний далеких веков, отдаленных от киргизской народности, догадки А.Н. Бернштама связаны с непосредственно близкой к киргизской истории и к сознанию манасчи этнической средой более близкого окружения — ведь с ней действительно могли быть исторически связаны и события эпоса, и мотивы заимствования, взаимовлияния в его составе.

 

Прав А.Н. Бернштам и в своих выводах, оценивающих "Манас"не только как выдающийся памятник народно-художественного творчества, но и своеобразную историческую повесть о борьбе за независимость киргизских племен, так же законен и другой его вывод о том, что "в основе эпического "Манаса" стоит конкретно-исторический образ руководителя киргизского народа в 820—847 гг., борьба которого носила освободительный характер".

 

Не увлекаясь односторонне историческими положениями, а расценивая эпос прежде всего как факт литературный, А.Н. Бернштам отдает, однако, большую дань якобы доисторическим элементам, сказочно-мифическим мотивам, расценивая их как самые ранние элементы в составе эпоса.

 

Этой точки зрения придерживаются и другие исследователи эпоса — П.Н. Берков, В.М. Жирмунский, Г.А. Самарин. Наличие мотивов сказочно-фантастических, мифических не отрицается никем из исследователей "Манаса", но отнесение их к самому древнему слою эпоса весьма спорно ввиду того, что мифы, зародившиеся на киргизской почве и заимствованные в ранней или поздней истории народа, не обязательно должны составлять самый древний слой эпоса. Они могли быть наслоены на любую историческую, реальную основу, темы и сюжеты и в поздние стадии бытования эпоса. Так, известно отдельное от "Манаса" существование сказок об "Ер Тоштюке", о "Кожа Жаше" с долгими странствованиями первого в подземном царстве и с описаниями приключений легендарного меткого стрелка-охотника во второй сказке. В отдельных вариантах "Манаса" (у Саякбая) Кожа Жаш как меткий стрелок, противник Манаса, включается и в эпос. А Ер Тош- тюк как сын Еламана фигурирует во многих вариантах "Манаса" как один из семи ханов-вассалов, подчиненных Манасу, и он же упоминает о своем пребывании в подземном царстве.

 

Можно ли, исходя из этих данных эпоса, полагать, что эти сказочные, мифические мотивы составляют собою более древний элемент, чем мотивы героики самого Манаса в составе данного эпоса? По-нашему, нет основания полагать так, а научно вернее отнести их присутствие в составе "Манаса" как позднее привнесение ранее известных сюжетных схем в эпос, надо помнить о том, что данный эпос как господствовавший жанр вбирал в себя, в своем многовековом разрастании буквально все наиболее значительные темы и сюжеты когда-то параллельно существовавших или предшествовавших ему известных произведений.

 

Не следовало А.Н. Бернштаму, следующему в своих поисках принципу исторического воззрения на эпос, решаться на компромиссное объяснение состава эпоса, начиная с якобы наиболее древнего мифического элемента. Эта точка зрения при последовательном раскрытии ее положений ведет к объяснению многих моментов тематики и сюжета эпоса мифологически. В конечном итоге она ведет к отрыву эпоса от его жизненно-исторической почвы и среды, а также противоречит основным, правильно направленным историческим поискам самого А.Н. Бернштама.

 

От трудов историков, изучающих "Манас", естественно было ожидать обоснованного раскрытия, наряду с упоминанием исторических событий отдельных эпох, также и социально-исторической обстановки, а также идеологических воззрений различных социальных слоев, хотя бы поздних эпох, влияния которых могли просочиться в разной степени и оттенках в изучаемые нами варианты.

 

В статьях А.Н. Бернштама, посвященных специальным, отчасти полемическим темам, мы, к сожалению, не встречаем ответов на упомянутые вопросы.

 

За последние годы в изучение "Манаса" включился еще один литературовед, видный исследователь русской литературы и литературы братских народностей Союза П.Н. Берков. В "Сборнике" помещаются его статьи: "Идея родины в "Манасе", "Современное состояние и перспективы изучения эпоса "Манас" и "Материалы библиографического указателя литературы о Манасе". Последняя статья П.Н. Беркова представляет собою исключительно важный и необходимый для каждого изучающего "Манас" вспомогательный научный материал, объединяющий в настоящем виде все написанное по данному эпосу до сих пор. Она же существенно дополняет содержание "Сборника", ставящего своей целью впервые на русском языке максимально разносторонне представить наличные данные по изучению "Манаса".

 

Большая научно-аргументированная, за исключением лишь немногих спорных в методологическом отношении моментов, статья П.Н. Беркова "Современное состояние и перспективы изучения эпоса "Манас" поднимает изучение "Манаса" на значительный научно-теоретический уровень, вооружает исследователей эпоса не только киргизского, но и других народностей, по крайней мере, Средней Азии, необходимыми методическими, специально научными знаниями.

 

Исходя из опыта изучения мирового и особенно русского фольклора П.Н. Берков оказывает огромную помощь манасоведам правильной и четкой постановкой задач текстологической работы. Он указывает на бесспорно оправданные пути и методы фольклористической текстологии.

 

Огромную ценность для продуктивного, научно-организованного изучения эпоса представляет в статье выделение категорий, по которым нужно изучать эпос. Таковыми автором указаны филологическое, этнографическое, географическое, историческое и литературоведческо-фольклорное изучения.

 

Спорным в отношении изучения "Манаса" в данной статье остается положение авт